Это становится последней каплей, и я содрогаюсь в каком-то совершенно диком оргазме. Едва не сваливаюсь с многострадального стола, и, в конце концов, обессилено повисаю, наплевав на все неудобства позы. Чувствую, будто из меня вытащили все кости, и я просто растекаюсь, как медуза, по всей столешнице. Глаза открывать не хочется. Что-то говорить, а уж тем более думать, хочется ещё меньше. Никогда ещё не чувствовал себя так после секса.
Джудайме устало навалился сверху, это кажется каким-то уютным, умиротворяющим, родным. Но вскоре он приподнимается, и я всё же разлепляю ресницы, чтобы увидеть выражение его лица. Взгляд у него немного расфокусированный, мутный, но постепенно босс сосредотачивается, приподнимается ещё чуть-чуть, чтобы не прижимать меня к столу.
— Ты… в порядке, Хаято? — он заметно краснеет, скорее всего, замечая следы, которые оставил на моей шее. Босс всегда стеснялся, когда оставлял на мне засосы, особенно если они оказывались в … нестандартных местах. Помню, как однажды в школьном бассейне весь класс практически квадратными глазами пялился то на яркий засос у меня на задней стороне бедра, то на красного, как рак, Джудайме. (с)